РОМАНСЫ И ЗОНГИ ИЗ СПЕКТАКЛЕЙ
Мюзикл «Барышня-крестьянка» (1998)
Романс влюбленных
Встану до свету,
фуражку надвину,
забуду ружье зарядить,
выйду встречать я
свою Акулину,
а ты, мой Сбогар,
беги впереди!
Жду я ответа
от этого лета.
Что же такое любовь?
Не для того ли
во поле с рассвета
в лапотках новых
отправлюсь я вновь?
В роще березовой
тропка петляет,
А сердце гадает –
придет – не придет.
Хвостик собачий
В тумане виляет…
Тропка лесная
Куда заведет?
Хор перелетных птиц
Унылая пора,
с утра до ночи
дождь,
и с ночи до утра –
о бесприютность
рощ!
Печальных дней
рать,
чреда седых вьюг…
Пора и честь
знать!
На юг, на юг,
на юг!
Над озером
туман,
и значит, не видать,
чем кончится
роман.
А хочется узнать!
Но надо улетать,
чтоб не застать
вьюг.
Пора и честь
знать!
на юг, на юг,
на юг!
Вернемся мы
весной
к родным полям,
а досмотреть
сон
мы завещаем вам.
Печальных дней
рать,
чреда седых вьюг
Пора и честь
знать —
на юг, на юг,
на юг!
Похвала Ивану Петровичу Белкину
Лукавство или благодать –
издать истории бедняги дилетанта?
А коль в них мало смысла и таланта,
конечно, Пушкин будет отвечать.
Покойник он. Какую дань
возьмет с него простак-читатель?
Уколы дам, журналов брань,
уколы дам журналов брань –
всё принял на себя издатель.
Младенческой словесности сюрприз —
живописать наш климат, быт, уклад, причуды…
Покойный Белкин жив-здоров покуда! –
отечественный первый беллетрист!
Покойник он – с него что взять!
Пойми теперь, на что он ставил?
Он обо всем сумел сказать,
он обо всех сумел сказать,
но о себе словечка не оставил.
Его лицо? Известно ль вам оно?
Во что он верил, что ценил, чего страшился?
Как не сошел с ума и как не спился? –
для нас загадка. Впрочем, все равно
покойник он. С него что взять –
молва и суд над ним не властны!
Вот этак надобно писать,
вот этак надобно писать –
так просто, коротко и ясно!
Из оперы-буфф «Невский проспект»
(1999)
Grande Valce
Игорю Пономаренко
Дремлют львы, дремлют кони,
окрoме коня на Сенатской,
снег кружится и тонет
в затонах дворов петроградских.
По мостам, по прекрасным местам
дребезжание конок,
а в каналах ледок,
как камчатый платок,
желт и тонок.
Театральные сумерки
будут спускаться на Невский,
Первый выход на сцену!
Выходишь, да не с кем.
Здесь элита и сброд,
ловеласов и шлюх силуэты,
хари новых господ,
в пух и прах, в пух и прах
разодетых.
Этот город явился
из давних мечтаний,
из «генук» и «шарман»,
журавлиного клина
невиданных зданий.
Он, как смерть, неизбежен,
и сладок, и горек, и снова
будет хохот рыдать,
будет грохот петард
отзываться на слово.
Будет Санкт-Петербург
выворачивать так же карманы –
в декорациях тех же
и фата-морганах,
будут спорить дворцы
с суетой и нуждою житейской,
будет Невский стремится к Неве,
споря с Адмиралтейством.
Петербург – ослепительный, гибельный сон!
С нами, может быть, всё-таки всё это было?
И однажды, бог знает когда, проступило,
И по-прежнему снится с тех самых времен.
Панночка
Такая страшная, сверкающая красота!
Он отворотился и хотел отойти
но, по странному поперечивающему себе чувству,
он не утерпел, уходя, не взглянуть на нее…
и потом, ощутивши тот же трепет, взглянул еще раз.
Николай Гоголь
О панночка моя,
вина ли в том твоя,
вина ли в том твоя,
что ты красива?
Что красота страшна,
что красота грешна,
опасна и дружна
с нечистой силой?
Кто смог мне помешать,
когда я сделал шаг,
чтоб в жито убежать
и не вернуться?
Заставил кто меня
у твоего плетня
остановить коня
и оглянуться?
Когда б не твой полон,
давно бы всё, как сон,
забылось и вдогон
лишь хохотнуло.
И пел бы я в пути,
на всей земле один,
и солнце впереди
в степях тонуло.
Так знай: к тебе приник
не я, а мой двойник,
он тих и безъязык,
покойник словно.
Ведь красоте твоей
не жаль любви моей
не жаль души моей
бездомной.
О, сколько соколов,
взлетавших высоко,
от взгляда твоего
навеки сгибло!
Займется новый день –
ты нежной ручкой вдень
меня в густой плетень
лозиной гибкой.
О панночка моя!..